Неточные совпадения
А нам земля осталася…
Ой ты, земля помещичья!
Ты нам не мать, а
мачехаТеперь… «А кто велел? —
Кричат писаки праздные, —
Так вымогать, насиловать
Кормилицу свою!»
А я
скажу: — А кто же ждал? —
Ох! эти проповедники!
Кричат: «Довольно барствовать!
Проснись, помещик заспанный!
Вставай! — учись! трудись...
― Что ж, если это приятнее? ―
сказал Львов, улыбаясь своею красивою улыбкой и дотрогиваясь до ее руки. ― Кто тебя не знает, подумает, что ты не мать, а
мачеха.
— На двенадцатом году отдала меня
мачеха в монастырь, рукоделию учиться и грамоте, —
сказала она медленно и громко. — После той, пьяной жизни хорошо показалось мне в монастыре-то, там я и жила пять лет.
Румяна и бела собою была молодая жена; только так страшно взглянула на свою падчерицу, что та вскрикнула, ее увидевши; и хоть бы слово во весь день
сказала суровая
мачеха.
После святок мать отвела меня и Сашу, сына дяди Михаила, в школу. Отец Саши женился,
мачеха с первых же дней невзлюбила пасынка, стала бить его, и, по настоянию бабушки, дед взял Сашу к себе. В школу мы ходили с месяц времени, из всего, что мне было преподано в ней, я помню только, что на вопрос: «Как твоя фамилия?» — нельзя ответить просто: «Пешков», — а надобно
сказать: «Моя фамилия — Пешков». А также нельзя
сказать учителю: «Ты, брат, не кричи, я тебя не боюсь…»
— Другая называется —
мачеха, —
сказал я; старший кивнул головою...
Я рассказал ей всю нашу историю: как ты бросила для меня свой дом, как мы жили одни, как мы теперь мучаемся, боимся всего и что теперь мы прибегаем к ней (я и от твоего имени говорил, Наташа), чтоб она сама взяла нашу сторону и прямо
сказала бы
мачехе, что не хочет идти за меня, что в этом все наше спасение и что нам более нечего ждать ниоткуда.
Мы решили, что завтра же она и
скажет мачехе, что не хочет за меня, и что завтра же я должен все
сказать отцу и высказать твердо и смело.
— Не
скажешь, чать! Мал ты о ту пору был, а, говорят вон, слюбился с мачехой-то. Я тебя ещё у Сычуговых признал — глаза всё те же. Зайдём в трактир — ну? Старое вспомнить?
К Матвею подошла
мачеха, села рядом с ним и, застенчиво улыбнувшись,
сказала...
Вот каким образом происходило дело: месяца за два до приезда Алексея Степаныча, Иван Петрович Каратаев ездил зачем-то в Уфу и привез своей жене эту городскую новость; Александра Степановна (я
сказал о ее свойствах) вскипела негодованием и злобой; она была коновод в своей семье и вертела всеми, как хотела, разумеется кроме отца; она обратила в шпионы одного из лакеев Алексея Степаныча, и он сообщал ей все подробности об образе жизни и о любви своего молодого барина; она нашла какую-то кумушку в Уфе, которая разнюхала, разузнала всю подноготную и написала ей длинную грамоту, с помощию отставного подьячего, составленную из городских вестей и сплетен дворни в доме Зубина, преимущественно со слов озлобленных приданых покойной
мачехи.
Гаврило. Нет, крестная посылала
сказать, что, мол, ушли на богомолье, чтоб не искали. Да кому плакать-то о ней?
Мачеха, поди, рада, а отцу все равно, потому, он стал совсем без понятия. Мне зажитых не отдает, полтораста рублев.
— Жорж, дорогой мой, я погибаю! —
сказала она по-французски, быстро опускаясь перед Орловым и кладя голову ему на колени. — Я измучилась, утомилась и не могу больше, не могу… В детстве ненавистная, развратная
мачеха, потом муж, а теперь вы… вы… Вы на мою безумную любовь отвечаете иронией и холодом… И эта страшная, наглая горничная! — продолжала она, рыдая. — Да, да, я вижу: я вам не жена, не друг, а женщина, которую вы не уважаете за то, что она стала вашею любовницей… Я убью себя!
О, возвратите поскорей меня
Родительскому дому… мой отец
В отчаянии будет, если он
Узнает про ужасный этот случай!
Со мной гуляла
мачеха моя
В саду, и вдруг злодеи ухватили
Меня, связали, повлекли с собою.
Окончите благодеянье ваше!..
Велите отвести меня домой
Как можно поскорей… что мой отец
Подумает, что
скажет он?..
(Эмилия устремляет на Марию взор, хочет что-то
сказать, но волнение мешает ей. Она целует крепко
мачехе руку и, закрыв лицо, убегает.)
— Второй раз поздравляю тебя! —
сказала, прыгнув ей на шею, Вера и поцеловала
мачеху в лоб.
— Ее нельзя более беспокоить и принуждать, —
сказала Синтянина, и когда горничная ушла, между падчерицей и
мачехой началась их немая беседа: девочка, косясь на безмолвно сидящую в кресле Глафиру, быстро метала руками пред
мачехой свои знаки и наконец заметила, что Синтянина дремлет, а Глафира даже спит.
— Какая добрая! — продолжала сообщать Вера, и вдруг, задыхаясь, схватила
мачеху за руку и
сказала...
Ни про кого во всю жизнь они не
сказали злого слова, никого не осудили, что считали большим грехом, тем более береглись даже намекнуть что-нибудь в осуждение
мачехи.